Последние недели жизни Гитлер провел, поглощенный бредовыми фантазиями о спасении
К 1945 году положение нацистской Германии стало безнадежным. С востока и запада на нее наступали армии СССР и западных союзников, имеющие превосходство в численности солдат и, особенно большое, в вооружении. Немецкая промышленность была уничтожена непрерывными бомбардировками, а мобилизационный резерв подошел к концу. Глядя на это, Гитлер оторвался от реальности и стал жить в мире надежд: то ждал ссоры между СССР и Западом со дня на день, то верил в новое чудо-оружие, то просто в немецкий дух. О мире фантазий фюрера — в материале «Газете.Ru».
Как дедушка Фридрих
Адольф Гитлер был большим любителем истории. Правда, интерес его был однобоким, поскольку фокусировался он на истории войн и сражений, в особенности тех, где Германия побеждала. Начиная со второй половины 1944 года, когда все рациональные аргументы подталкивали к мысли о скором неминуемом поражении, фюрер все чаще думал о Фридрихе Великом и «чуде Бранденбургского дома» эпохи Семилетней войны.
Король Пруссии Фридрих II был известен склонностью к авантюрам и пережил их только благодаря невероятной удаче. В 1759 году русско-австрийская армия наголову разгромила прусские войска в битве при Кунерсдорфе — выжившие солдаты бежали без оглядки, потеряв всю артиллерию. Поскольку Кунерсдорф находился в 60 км от Берлина, крах Пруссии был очевиден, и Фридрих в переписке прощался с соратниками навсегда. Однако союзники не пошли на Берлин, а вместо этого повернули на юг к Котбусу, избегая боев. Сделано это было не по глупости, а из-за огромных потерь в прошедшем сражении, но для прусского короля это выглядело как чудесное спасение и знак свыше. Вторым чудом стала внезапная кончина императрицы Елизаветы Петровны, которая поклялась избавиться от Фридриха. Ее сменил Петр III, большой поклонник прусского короля, который немедленно заключил с ним сепаратный мир.
Аналогия с положением Третьего рейха была слишком очевидной, и в итоге последние месяцы до самоубийства Гитлер жил мыслями о Фридрихе — буквально спал под его огромным портретом в бункере. Для его соратников, не таких больших любителей истории, прославленный король превратился в проклятье: раз фюрер опять заговорил о Фридрихе и его чудесах, значит, дело совсем плохо и здравых надежд не осталось.
Когда летом 1944 года Красная армия разгромила немецкий фронт в Белоруссии, а западные союзники стремительно продвигались по Франции, Гитлер сказал: «Мы будем сражаться, если понадобится, даже на Рейне. Мы при всех обстоятельствах будем продолжать эту борьбу, пока, как сказал Фридрих Великий, один из наших проклятых противников не устанет бороться и пока мы не получим мир, который обеспечит немецкой нации жизнь на ближайшие 50 или 100 лет и который, главное, не покроет во второй раз нашу честь позором, как это случилось в 1918 году».
В декабре 1944 года фюрер издал приказ «ни шагу назад» — каждый солдат должен был сражаться до конца, не сдаваться и не отступать, даже если его позицию обходят с флангов и тыла. Когда генерал Гудериан возмутился этим и возразил, что распоряжение приведет к бессмысленным жертвам, Гитлер ответил: «А вы считаете, что гренадеры Фридриха Великого умирали с охотой? Вы стоите слишком близко к событиям и чересчур сочувствуете солдатам».
Гитлер верил: судьба, избранником которой он себя считал, пошлет ему победу, как когда-то послала Фридриху. Эта метаисторическая аналогия служила эмоциональным якорем, чтобы не предаваться отчаянию, но была слишком абстрактной, чтобы ее можно было предъявить в качестве реального плана на победу. Поэтому надежду на новое «чудо Бранденбургского дома» дополняли другие идеи.
Чудо-оружие
Вторая мировая стала первой войной, в которой технологии стали играть решающую роль — например, если бы Великобритания не изобрела эффективный радар и радиопеленгатор, немецкие подводные лодки безоговорочно победили бы в Битве за Атлантику. Такое влияние новой техники и общая атмосфера эпохи научного прогресса порождали веру, что достаточно изобрести какую-то «чудо-пушку» — и победа будет в кармане. В случае нацистов эта вера была столь сильна, что вундерваффе (чудо-оружие) стало именем нарицательным во всех языках.
В значительной степени вундерваффе было пропагандистским термином для поднятия боевого духа солдат, а под пропагандой нацистская верхушка имела ввиду осознанный обман собственного населения, «слишком глупого» для восприятия правды. Однако по мере приближения конца стало ясно: если нацисты не будут верить в чудо-оружие сами, то придется поверить в то, что скоро их всех повесят. В итоге торговцы ложью начали сами ее употреблять.
Рассуждения Гитлера о чудо-оружии строились по единому образцу: есть проблема, значит, можно создать устройство для ее решения. Например, сущим кошмаром немецкой армии на западном фронте стала англо-американская авиация, которая планомерно уничтожала сухопутные войска, если они не зарыты в землю. В преддверии отражения высадки в Нормандии к Гитлеру явился фельдмаршал Эрвин Роммель и предложил частичное решение проблемы: распределить войска вдоль побережья и дать им окопаться, и не оставлять основные силы в мобильном резерве, который будет разгромлен на марше авиацией.
«Как только Роммель упомянул о бомбардировках, фюрер увлек нас обоих к бронированному грузовику с 88-миллиметровым зенитным орудием. Зенитный расчет продемонстрировал скорострельность установки и приспособления, гасящие боковое раскачивание ствола при стрельбе. «Сколько таких установок вы успеете поставить в ближайшие месяцы, герр Заур?» — спросил Гитлер. Заур пообещал несколько сотен. «Вот видите, — торжествующе произнес Гитлер, — эти бронированные зенитки оградят наши армии от вражеских бомбардировщиков», — вспоминал о той аудиенции рейхсминистр вооружения Альберт Шпеер.
Роммель на это выступление ответил молчанием и презрительно-сочувственным выражением лица. Зенитная пушка, хоть с колесами, хоть без, не могла защитить армию от налетов, да и одних только бомбардировщиков B-17 США производили на пике по 300 штук в месяц. Эффективности наводимой «на глаз» зенитной артиллерии можно посвятить отдельную статью, но идея Гитлера была верхом абсурда и издевательства — примерно как если бы в наши дни солдатам предложили раздать сачки для бабочек в рамках борьбы с угрозой дронов.
Любимым вундерваффе Гитлера были баллистические ракеты «Фау-2», которые регулярно летели на Великобританию и должны были поставить ее на колени. Ракета и правда была технологическим чудом и действительно убивала множество мирных жителей. В то же время ее военная эффективность была отрицательной. «Те из нас, кто был серьезно вовлечен в войну, были очень благодарны Вернеру фон Брауну. Мы знали, что каждая «Фау-2» стоила столько же, сколько и хороший истребитель. Мы знали, что немецкие войска на фронтах отчаянно нуждались в самолетах, и что ракеты «Фау-2» не наносили нам никакого военного ущерба. С нашей точки зрения, программа «Фау-2» была почти так же хороша, как если бы Гитлер принял политику одностороннего разоружения», — вспоминал физик-теоретик Фримен Дайсон, служивший в исследовательском центре Королевских ВВС во время Второй мировой войны.
Но самой большой «инициативой по одностороннему разоружению» Германии можно назвать ставку на подводные лодки типа XXI. Они и правда были революционными во всех смыслах: могли вообще не всплывать в походе и оставаться незаметными для авиации, в подводном положении были способны обогнать корвет, а их производство шло рекордными темпами за счет сборки из готовых модулей. Поскольку весной 1943 года подводные силы Кригсмарине (официальное наименование военно-морских сил нацистской Германии), состоящие из ненадолго ныряющих лодок, были разгромлены в Атлантике, тип XXI стал последней надеждой выиграть войну на море. Гитлер распорядился построить тысячу таких субмарин, и до конца войны их успели произвести более сотни с еще тремя сотнями на стапелях. Одной стали на них было потрачено столько же, сколько ушло бы примерно на пять тысяч танков. Для сравнения, самым массовым немецким танком был Pz IV, произведенный в количестве 8500 штук. В итоге ставка на чудо-подлодки не оправдалась — они просто не успели вступить в бой до капитуляции Германии. Если бы те же ресурсы были потрачены на танки, неизвестно, когда бы закончилась война и сколько бы они нанесли потерь антигитлеровской коалиции.
Каждый шаг русских к Берлину — шаг к переговорам с Америкой
Безусловно, идеальным для нацистов вариантом был распад антигитлеровской коалиции или крах одного из ее членов. Здесь было где разгуляться фантазии, поскольку даже в мирное время желающий может найти любые политические слухи на свой вкус. В военное же время из-за цензуры, секретности и пропаганды с обеих сторон можно оказаться в мире иллюзий без всяких усилий, что фюрер и сделал.
«В мировой истории не было еще коалиций, которые бы, как коалиция наших противников, состояли из столь несовместимых элементов с такими абсолютно разными целями… Это — государства, которые в своих целях уже сегодня с каждым днем все больше расходятся друг с другом. А тот, кто, я бы сказал, сидя как паук в гнезде, наблюдает за этим процессом, видит, как с каждым часом эти противоречия обостряются все больше и больше. Если нанести здесь еще парочку тяжелых ударов, то в любой момент может случиться так, что этот искусственно поддерживаемый общий фронт вдруг с оглушительным грохотом рухнет», — фантазировал Гитлер в конце 1944 года.
Аналогия с пауком, ожидающим добычу, была выбрана не просто так — он верил, что для успеха достаточно еще немного подождать. Например, в январе 1945-го во время Висло-Одерской операции Красная армия уничтожила восточный фронт Германии и вышла к предместьям Берлина. Слушая доклады об этом, Гитлер не рвал на себе волосы, а уверенным тоном отвечал: «С каждым шагом русских по направлению к Берлину западные державы будут приближаться на один шаг к компромиссу». Руководствуясь этой логикой, впрочем, можно было отступать до самого Рейна.
Новую «инъекцию» надежды обеспечила начавшаяся в феврале Ялтинская конференция «большой тройки» будущих победителей. Она была полна споров и противоречий: например, Уинстон Черчилль был не согласен с установкой советских режимов в Восточной Европе и требовал возвращения довоенных демократических правительств, Франклин Рузвельт пытался сторговаться со Сталиным об условиях вступления СССР в войну с Японией. Эти конфликты освещала западная пресса, и Гитлер с жадностью ловил каждое слово о них, видя в них грядущий разлад. Спустя годы, когда были опубликованы мемуары и документы с тех встреч, стало ясно, что ни о какой войне между СССР и Западом речи не шло, и «большая тройка» спорила лишь о нюансах, пусть и важных, нового мироустройства без нацистов.
Последней надеждой Гитлера в апреле 1945 года стала концепция бастионов. Пусть фронт прорван и советские войска вот-вот соединятся с американскими. Рейх окопается в трех неприступных цитаделях: на юге в альпийских горах, на севере в Шлезвиг-Гольштейне (близ города Киль) и в самом Берлине. Как только войска западных союзников встретятся с Красной армией, между ними неизбежно разгорится конфликт — и тут-то Гитлер и решит, к какой из двух сторон примкнуть.
План провалился сразу, поскольку Красная армия довольно быстро овладела Берлином, а южная группа войск капитулировала в Италии. Однако север до второй половины мая находился под властью Рейха и его нового лидера, законного наследника фюрера гросс-адмирала Карла Дёница. Несмотря на это, когда западные и советские солдаты встретились, они начали не стрелять друг по другу, а обниматься, фотографироваться на память и дарить друг другу подарки. Между руководством стран атмосфера была более напряженной, но первый серьезный конфликт произошел лишь в 1946 году и касался он не Германии, а вывода советских войск из Ирана.
Наконец, самой большой и иррациональной надеждой Гитлера была вера в дух немецкого народа — если весь народ будет биться до конца и не сдаваться, проиграть будет невозможно. Именно эта идея заставляла набирать 12-летних детей и дряхлых стариков в фольксштурм, а солдат и офицеров казнить за отступление.
Плохо вооруженный фольксштурм, разумеется, не мог остановить наступление хорошо обученных и оснащенных армий. Зато идущие в атаку дети навсегда остались визитной карточкой Гитлера, стали символом отчаяния и иллюзорных надежд диктатора, проигравшего все.